Профессор, который поставил тройку Путину

Новости Курган

К 90-летию академика РАН Юрия Кирилловича Толстого: фрагменты его книги, связанные с Зауральем, а также эксклюзивное интервью kikonline.ru

На днях на телеканале «Россия» состоялась премьера фильма «Путин». А ранее в соцсетях фильм уже собрал более 35 миллионов просмотров. Один из героев фильма — выдающийся российский правовед, академик, доктор юридических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета Юрий Кириллович Толстой. В картине, вспоминая о своем бывшем студенте Владимире Путине, профессор рассказывает, как однажды поставил ему тройку по римскому праву. По словам автора фильма Андрея Кондрашова, Владимир Путин благодарно помнит своего замечательного преподавателя, регулярно поздравляет Юрия Кирилловича с днем рождения и праздниками.

Новости КурганНедавно академику Юрию Толстому исполнилось 90 лет. Главное дело его жизни — преподавательская и научная работа в Ленинградском (Санкт-Петербургском) университете, где его воспитанниками были многие известные сегодня правоведы, ученые и практики, а также видные государственные и политические деятели современной России. К юбилею академик Юрий Толстой был награжден орденом «За заслуги перед Отечеством I степени». Указ подписал Президент РФ Владимир Путин, воспитанник юридического факультета Ленинградского госуниверситета, где преподавал Юрий Толстой. А высокую награду академику вручил еще один его бывший студент — премьер министр Дмитрий Медведев.

В биографии Юрия Толстого есть период, связанный с Курганской областью. Во время Великой Отечественной войны подростком он был эвакуирован из Ленинграда и прожил несколько лет в интернате в Лебяжьевском районе. Об этом времени Юрий Кириллович пишет в своей книге «Из пережитого», которая неоднократно переиздавалась. Новое издание вышло к 90-летнему юбилею академика в 2017 году.

* * *

«Из пережитого». Зауральские страницы из жизни Юрия Толстого

По прибытии в Курган местом нашей дислокации определили село Лисье, что находится в 25 километрах от станции Лебяжье. Наш интернат объединили с интернатом одной из ленинградских школ, что на первых порах приводило к выяснению отношений, но постепенно все сжились. Я пошел в седьмой класс тамошней школы.

Кормили нас все хуже и хуже. Многим, особенно тем, кто быстро рос, еды явно не хватало, и мы промышляли, кто как мог. Я занимался обменом на продукты вещей, которых у меня было довольно много. Жили мы в помещении школы, а столовая находилась в здании бывшей церкви, где зимой стоял невыносимый холод. Обычно нам давали на ужин кашу, сваренную на воде (чаще всего ячневую). Повариха разрешала нам чистить котел, в котором варилась каша. Для чистки котла был установлен график, причем каждый норовил попасть в число счастливчиков. До сих пор помню, как возвращаешься домой после чистки котла и хрустишь коркой, слаще и желанней которой, кажется, ничего нет.

…С пребыванием в Лисьем связан и другой запомнившийся мне эпизод. Ранней весной я с двумя товарищами (кажется, это были Евстифеев и Митрофанов) отправился в поход за птичьими яйцами. Дело это было явно не гуманное, но голод не тетка. Залезать на деревья я не умел. Видимо, Евстифеев и Митрофанов взяли меня из желания подкормить, а возможно, и придать всей операции большую респектабельность. Впервые я попал на птичий базар и ошалел от гомона птичьих голосов самой различной тональности. Особенно он усиливался, когда мы разоряли очередное гнездо. Товарищи передавали мне яйца, а я складывал их то ли в шапку, то ли в мешок, выполняя роль депозитария.

Вокруг нас были болотца, покрытые тонкой кромкой льда. Стало темнеть, а мы никак не могли выбраться на дорогу. Поняли, что заблудились. Было страшно, хотя виду и не подавали. Наконец где-то вдали забрезжил одинокий огонек, на который мы и пошли. Наткнулись на полуразвалившуюся избу. Недалеко от нее заметили несколько других неприметных построек. Но изба, судя по всему, была жилой. Постучались. Дверь открыла женщина. Мы попросились переночевать, сказав, что заблудились. Когда она узнала, откуда мы, оказалось, что мы ушли в сторону от Лисьего на много километров. Войдя в избу, мы увидели несколько пар больших детских глаз, с испугом устремленных на нас. Час был поздний, и дети улеглись на печи. Их у хозяйки оказалось трое — мал мала меньше. Хозяйка угостила нас кипятком, больше у нее ничего не было, мы сварили птичьи яйца и съели их чуть ли не со скорлупой. Наутро хозяйка показала нам дорогу, и к середине дня мы добрались до своего интерната, где по поводу нашего исчезновения забили тревогу. Выяснилось, что мы, находясь в избе, изрядно завшивели. Пришлось поэтому срочно идти в баню и прожаривать всю одежду. Впрочем, нам это было не внове.

Голодные глаза детей, устремленные на нас, я запомнил на всю жизнь. Стараюсь по этим глазам сверять свои помыслы и поступки. И если поступаю нечестно, так и чувствую молчаливый укор в этих глазах. Не знаю, выжили ли эти дети.

…Во время пребывания в Ёлошном я на своей шкуре узнал, что кроется за выражением «белены объелся». Недалеко от интерната нас послали раскапывать участок земли, чтобы там что-то посадить. Раскапывая участок, мы наткнулись на множество белых корней, которые на вкус оказались сладкими. Так как никаких конфет мы давно не видели, а сахару нам давали ничтожно мало, мы на эти корни накинулись. Особенно усердствовали младшие. А вскоре мы почувствовали дурман и тошноту. Оказалось, что мы сосали корни белены. Когда взрослые спохватились, некоторым стало совсем плохо. Кто-то сказал, что нас нужно отпаивать молоком, и наши воспитатели бросились в село всеми правдами и неправдами добывать у колхозников молоко. У меня в это время была совершена очередная бартерная сделка — одну из своих вещей я обменял на молоко и ежедневно приходил к хозяйке, которая выставляла крынку топленого молока. К счастью, она жила недалеко. С трудом до нее доплелся и произнес: «Молока!» Напился молока, после чего меня стало рвать. Сразу полегчало. У нас в интернате смертельных исходов не было, но где-то в соседнем, как говорили, кто-то из детей умер.

…Летом меня с несколькими другими ребятами (не помню уж, с кем) призвали на учебные военные сборы, которые проходили, кажется, в Каргапольском районе Курганской области. На сборах нас почти не кормили и к тому же ночью поднимали по тревоге, не давая выспаться. Мы совсем отощали. Я еще переносил голод сравнительно сносно, но на рослых парней прямо было жалко смотреть. С благодарностью вспоминаю моих товарищей по сборам. Никто из них меня пальцем не тронул, не по-прекнул физической немощностью (мне стоило больших трудов разобрать и собрать затвор винтовки). Более того, простые парни из крестьянских преимущественно семей всячески старались облегчить выпадавшие на мою долю нагрузки. Ни о какой дедовщине и речи не было. На сборах со мной приключился инцидент, который закончился, слава богу, благополучно. Мне поручили охранять ночью какой-то склад, в котором, как выяснилось, ничего не было. Для этого мне выдали винтовку. Ночью я заснул, поставив винтовку рядом с собой.

А когда проснулся, винтовки не было. Меня охватил ужас. Обыскался — винтовки нет. Делать нечего — пошел докладывать о случившемся старшине. Он, как и следовало, покрыл меня матом: «Под трибунал пойдешь, мать твою так!» И тут я заревел. Старшина смягчился: «Вот твоя винтовка», — и тут опять последовало непотребное выражение. Оказывается, он сделал ночной обход и «увел» у меня винтовку. «Столько-то нарядов вне очереди!» Я был на седьмом небе. «Есть!» — выпалил я и опять допустил какое-то нарушение воинского артикула. После этого я получил от старшины здоровенный пинок в зад, который сопровождался непотребными выражениями, и пулей вылетел из помещения, где находился. Все говорили, что я дешево отделался.

…К пребыванию в интернате (не помню точно, в Лисьем или Ёлошном) относится эпизод, который не могу забыть. Отощав по весне, я отправился по селу выменять кое-что из своих вещей на хлеб и картошку. Но колхозники сами не сводили концы с концами, и никто в сделку со мной вступать не хотел. Иногда мне предлагали такие условия, которые, выражаясь юридическим языком, можно назвать кабальными. Отчаявшись, я дошел почти до края села и постучался в один из домов. Дверь мне открыла женщина, которая, помнится, жила со своей сестрой. Узнав, что я из интерната и о цели моего прихода, она усадила меня за стол и досыта накормила. После этого взяла мой вещевой мешок, полезла в подпол и набила мешок картошкой. Когда я предложил ей в обмен вещи, она ничего не взяла и сказала, что, если будет туго, могу прийти еще. Я как мог поблагодарил эту женщину, но больше не пришел, так как понимал, что в сущности это подаяние, или, выражаясь современным языком, гуманитарная помощь. Подаянием поделился со своими товарищами по интернату, но не сказал им, где мне удалось так разжиться. Вообще, я много раз убеждался в том, что в народе при всей его забитости много добра, которое так и не удалось вытравить.

«Верю, что есть ангел хранитель». Интервью с академиком Юрием Толстым

— Уважаемый Юрий Кириллович, я задам несколько уточняющих вопросов о жизни в интернате. Вот вы пишете о селах Лебяжьевского района, о том, что классы, когда вы оказались там, были сформированы из эвакуированных ребят, а местные ребята там были?

— Много, конечно. Это были в свое время, конечно, богатейшие села, об этом можно было судить по тем постройкам, которые были. Причем некоторые дома были даже заколоченные. Видимо, потому, что во время коллективизации людей выселяли или некого было поселять в эти дома. В одном из таких домов мы и жили. В Лисьем была великолепная церковь, которая украсила бы любой город. В этой церкви была столовая, в которой мы питались. Недалеко от нее был наш интернат. В классах нашей школы было немало местных парней, они были остры на язык, причем в ходу у них были частушки с ненормативной лексикой. Были в интернате у нас и девочки лет тринадцати-пятнадцати. Парни на них, конечно, посматривали. В частности подходили к интернату и распевали под гармошку частушки. Думали, что не сегодня, так завтра их призовут на фронт и терять им нечего. И вот было такое, например: «К интернату мы подходим, телеграмму подаем». Дальше шел такой текст (директором нашего интерната был адвокат Ицков): «Собирай, Ицков, девчонок…» и так далее. Проходили мимо. А девчонки, конечно, когда парни проходили мимо, подбегали к окну. А мы, конечно, были слабаки в сравнении с ними, поэтому не решались с ними вступить в драку. Вообще между нами не было никаких драк. Они, видимо, нас всё-таки жалели.

Учились мы все вместе, и никакой вражды между нами и в помине не было. Они нас иногда подкармливали шанежками. Для нас, когда они делились с нами, это был светлый день календаря.

А какие названия имели села: Лисье! Ёлошное! Как они ложились насердце! Лисье — значит, были лисы в большом количестве. Ёлошное — значит, конечно, сосновые леса, ёлки. Когда я там был, сплошные леса были. Много было волков, ходить ночью было страшно.

— Помните ли своих учителей?

— Учительский состав был довольно разношерстным, по-скольку многие из учителей были в армии, он пополнялся учителями, оказавшимися в эвакуации. Как сейчас помню, была такая учительница, Нина Семеновна Куприкова, она вела у нас уроки ботаники или биологии, надо сказать, вела их прекрасно. Она, видимо, была известной учительницей, поскольку награждена медалью «За трудовое отличие», что до войны было редкостью.

Запомнился мне директор школы в Лисьем по фамилии Кремлёв. Сын у него был на фронте, а сам он, видимо, был из учительской семьи. Он великолепно вел свои уроки, в частности географию.

Запомнилась мне, но это уже было в Ёлошном, Варвара Яковлевна Карпова, которая вела у нас уроки литературы, красавица, совсем молодая женщина. Тогда мы все были в седьмом классе и все были тайно в нее влюблены.

О Кремлёве я вспомнил спустя несколько десятилетий после войны. Одна из воспитательниц нашего интерната мне позвонила и сказала, что отмечается юбилей Кремлёва (он, видимо, был довольно известным учителем в Лебяжьевском районе): «хорошо бы, чтобы вы как-то на него откликнулись». Помнится, я выслал телеграмму, в которой напомнил о себе и отдал ему должное как учителю и воспитателю. Она была зачитана на юбилее и страшно его растрогала. Очень хорошие были преподаватели. Причем некоторые из них приехали с интернатами.

— Туда же приехали, в Лебяжье?

— Они там и осели. Ведь своих педагогов не хватало. Помню поразительную сцену, которая растрогала меня до слез. Там была одна супружеская чета, совсем молодая, абсолютно нищая, они, конечно, страшно голодали. Местные имели какое-то хозяйство, у некоторых были коровы, было какое-то подспорье. Был один преподаватель, он совершенно был на грани дистрофии. Мы, конечно, тоже голодали сами, но нам иногда давали по пять грамм масла — представляете, что такое пять граммов масла? — и мы договорились все, что мы это масло есть не будем, что мы его всё соберем и отдадим нашему учителю. А он жил где-то в каморке, которую снимал у кого-то из местных. Мы пришли туда, чтоб отдать и масло, и пайки хлеба. Пришло несколько человек, так как я хорошо учился, то я был в их составе. Примерно трое нас было. Он до того был растроган, что он, молодой мужик, расплакался при нас. До сих пор все это я вспоминаю, и у меня… Ужасно…

— Что-то вам было известно, приходили вести о том, что происходит в Ленинграде?

— Да, приходили, кстати, и в Лисьем, и в Ёлошном, потому что началась эвакуация по Дороге жизни, и родители, дедушки и бабушки к некоторым воспитанникам приезжали. Они там снимали какое-то жилье.

— А по радио, в газетах доходило ли что-либо до вас?

— Конечно нет. У нас была только одна какая-то радиотарелка, может быть. Сейчас целая когорта историков занимается блокадным Ленинградом. Но они все время занимаются подсчетом потерь. Причем первоначально ведь число погибших, но это тоже ужасная цифра, исчислялось пятью сотнями тысяч, а сейчас уже до миллиона дошло. Потому что огромное количество людей хлынуло в Ленинград из области, из районов, и они даже не успели легализоваться никак, они просто умирали. Потому что какой же там учет был?

— Те ребята, которые были в интернате из Ленинграда, кто они были?

— Я был в интернате, который сформировали из семей судей, адвокатов, прокуроров. У меня и бабушка, и тетя работали в коллегии адвокатов, она тогда называлась, знаете, как? — ЧКЗ. Вы знаете такое название?

— ЧКЗ?

— Член коллегии защитников — ЧКЗ. Потому что тогда слово «адвокат» — оно не годилось, а надо именно, чтобы было пролетарское — ЧКЗ. И адвокаты назывались не адвокатами, а ЧКЗ. И они работали там. Бабушка моя и тетя из дворян и были лишенцами, а поэтому не могли работать в советских учреждениях. Бабушка одно время была лишена избирательных прав. Но самое интересное, что она заведовала столом по делам лишенцев. Ну, а это парадокс.

— Вы пишете о том, какую положительную роль в судьбе вашего отца сыграла фамилия, когда ему грозило какое-то серьезное взыскание.

— Ведь вычищали тех, кто из дворян, из купцов, из священнослужителей, то есть всех, кто мало мальски мог быть отнесен, как тогда говорили, к нетрудовому элементу. Он был в училище правоведения, но его спасло только то, что к моменту революции (он 1903 года рождения) ему было четырнадцать лет. А если бы года на два-три постарше, он бы разделил судьбу кадетов, которых пачками расстреливали. Он был правовед, у него был мундир. Потом мой отец по-ступил в политехнический институт, и к этому моменту он уже заработал трудовой стаж, он работал на строительстве Волховской ГЭС. Когда в политехническом институте была чистка, его оставили благодаря рабочему Путиловского завода, который, видимо, был толстовец. Когда дошла очередь до отца, он спросил, граф ли он. Отец чистосердечно сказал: «Был граф». «А карман у тебя графский?» Отец сказал, «не графский». После этого рабочий сказал: «граф Толстой был за народ, давайте мы его оставим, тем более парень симпатичный».

— Ваша фамилия привлекала внимание в эвакуации?

— Нет, я ничего этого не помню. А потом, как и в Ленинграде, в эвакуации у нас был сугубо интернациональный класс. Кто у нас только не был, кроме русских! Были и украинцы, и цыгане были, и евреи, и немцы, и никто даже не обмолвился об этом, никакой вражды на национальной почве не было. Сколачивались там какие-то группы, дрались, но совершенно по иному поводу — по приязни и неприязни. Трагедия состояла в том, что чуть не у половины соучеников по классу в Ленинграде семьи были репрессированными.

А вот вы читали же, как мне, теряющему силы от голода, в зауральском селе две сестры набили мешок картошки, там овощи какие-то, накормили. Вот такие дела. И люди были добрее.

— Почему?

— Ну, во-первых, сплачивала общая беда. А кроме этого люди жались друг к другу даже из-за тех репрессий, которые имели место. Ведь когда люди едут в промозглом вагоне, я-то ездил в теплушках, и даже незнакомые люди жмутся друг к другу, чтобы согреть друг друга своим теплом. Вот примерно то же самое происходило. Потом роднило и то, что почти у всех кто-то был на фронте: муж, отец, брат, сын, может быть, и дочь. Понимаете, это всех людей как-то сплачивало и роднило.

Просыпалось и то, что не смогли эти годы репрессий вытравить, несмотря на то, что было очень сильно стукачество. Вы представляете себе? Я думаю, что, конечно, я после этого уверовал, что у нас есть какой-то ангел хранитель.

В конце беседы Юрий Толстой прочел свое стихотворение:

Когда слабеющие руки

Перо не в силах удержать —

Не предавайся горькой муке,

Готовься смертный час

встречать.

В архивах наведи порядок,

Успей все лишнее убрать.

С тобою книги будут рядом,

Вселяя в душу благодать.

Как Пушкин, ты окинешь взором

Своих испытанных друзей,

Что смотрят на тебя с укором:

«Не покидай нас, а призрей!»

Пусть ты и не был запевалой,

Но шел наперекор всему,

Когда и жить осталось мало,

Стремился к свету ты

сквозь тьму.

Не слыл ты недоступным

мэтром,

Добру открыт был и друзьям,

Не гнулся под житейским

ветром —

Сегодня здесь, а завтра там.

Так в чьи же трепетные руки

Вложить все то, что ты сберег,

В час неминуемой разлуки,kikonline.ru

Как сам Всевышний нам предрек!

Беседу вел Евгений Тарибо, сотрудник Конституционного Суда РФ (специально для kikonline.ru).

Подписывайтесь на наши новости в Телеграм

Теги: ,

Газета Курган и Курганцы Новости Кургана не пропустите важные новости

Два раза в неделю – во вторник и в пятницу специально для вас мы отбираем самые важные и интересные публикации, которые включаем в вечернюю рассылку. Наша информация экономит Ваше время и позволяет быть в курсе событий.

Система Orphus

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *