Актриса Курганского театра драмы отметила 25-летие своего служения сцене

Если бы не было театра, музыки, кино, насколько сложнее нам было бы находиться в самоизоляции! Как верно заметил кто-то, искусство нам дано, чтобы спасать. От отчаяния, уныния, тоски, скуки, неверия в свои силы.

И одна из тех, кто дарит радость своей игрой, смешит и заставляет задуматься, увлекает в другие миры, отрывает от земли – бесподобная и всегда озорная, жизнерадостная Лариса Эта, актриса Курганского театра драмы, которая отметила в апреле свой личный юбилей – 25-летие служения театру.

По вполне понятным причинам мы не могли встретиться с актрисой лично, но пообщались с Ларисой Юрьевной по скайпу. О ее любимой профессии и театре, о дорогих сердцу ролях и коллегах, о том, чем занимается на самоизоляции и о чем мечтает.

«Пельмени лепим всей семьей»

– Лариса, как ты переживаешь трудности самоизоляции?

– Я человек свободный. Вне карантина могу неделю дома сидеть, меня это не напрягает, я найду, чем себя занять. А вот сейчас выход запрещен и мне хочется на волю, тем более что за окном весна. Весна – мое любимое время года, я весной оживаю, у меня как новая страница в жизни переворачивается. Хотя я осенью именинница, но все же я весенний человек. Поэтому домашнее заточение меня немного напрягает, но я все равно хотя бы раз в 2-3 дня выхожу с собакой на улицу. Занимаюсь дома рассадой, землей, растениями. На дачу ездила вчера. Читаю ребятишкам сказки, домом занимаюсь. У сына идет какой-то флешмоб в школе, а так как я известная и творческая мама, то помогаю ему, читали вместе «Василия Теркина».

– Этой весной прийти к тебе на пельмени не получается, а такие они заманчивые у тебя на фото…

– Это же не я одна леплю, это вся семья помогает. Мы на шестом этаже живем, а дочка с семьей на четвертом. То есть у нас относительная изоляция на две семьи. Так что нам полегче, чем многим.

– Давай вспомним факты твоей биографии: где родилась, откуда в тебе такое яркое артистическое начало?

– Я родилась в Кургане. А мама из Среднего Повольжья. Она в 1953 году приехала сюда по распределению, работала мастером по деревообработке. Так что благодаря маме моя жизнь тесно связана с Поволжьем, с Чувашией.

На все лето меня отправляли туда. Отсюда у меня и смешение диалектов. Мой дед был заведующим клубом, на нем лежала организация праздников. А мама моя пела хорошо, лучше всех рассказывала анекдоты, играла на многих инструментах, и меня в музыкальную школу отправила. Слух музыкальный развился еще до школы – в семье: у нас всегда пели, поэтому и в музыкалку меня взяли без экзамена. Мама рассказывала, что я петь начала раньше, чем говорить. Года в два я пела «Мы шли под грохот канонады». При этом свято верила, что «грохотканонады» – это одно слово (смеется).

«Не я выбрала профессию, она – меня!»

– Моя мама работала на мебельной фабрике, а папа там работал столяром. Отец в результате травмы оглох еще в 4 года, но был таким красивым, что мама влюбилась в него с первого взгляда и за одну ночь выучила азбуку глухих, – улыбаясь, вспоминает семейную историю Лариса Юрьевна. – Мы детьми ходили с родителями в клуб глухих на фильмы, на танцы, я научилась там активно жестикулировать, выразительно и громко проговаривать слова, общаясь с глухими. Но взяла от них одну плохую черту – мнительность. Они не слышат, и им кажется, что люди говорят о них и говорят непременно плохо. Моему отцу в этом смысле было легче, мама сразу ему все переводила. Может, поэтому мне в жизни приходится иногда трудно, что ложь, лицемерие, двуличие всегда считались в нашей семье самыми страшными качествами.

– А как же тогда ты выбрала такую профессию? Она же предполагает даже не двуличие, а множество лиц?

– Не я ее выбрала, а она меня выбрала! Меня с детства звали «Лариска-артистка». Я никогда не стеснялась выступать на публике – в деревне, в школе. Первые спектакли были еще в детском саду, я играла там зайчиков. Актрисой не мечтала быть никогда. Поэтому после школы я поступила в КМИ на сварку. Но училась я плохо, и как окончила институт, до сих пор не знаю. Все 5 лет учебы я тащила на себе художественную самодеятельность.

А потом волею судьбы попала в драматический театр. В нашей профессии это всегда случай, которым ты либо пользуешься, либо упускаешь его. И я сначала очень сомневалась, считала: «Ну, какая из меня артистка?!».

Артисты, они небожители, они другие, а я маленькая, толстенькая…

– И когда ты стала «небожителем»?

– Мне было 28 лет, я сотрудничала со смех-клубом «Аванс» при институте. И меня тогда заметила одна дама и познакомила с режиссером Еленой Павловной Толопко. Я уже замужем была, дочка у меня росла, я институт окончила. И на мое счастье, тогда была студия под руководством Леонида Григорьевича Гушанского, а куратором была Наталья Фредовна Плеханова. Ей была нужна возрастная женщина на роль дуэньи в «Сирано де Бержераке», и я очень вовремя появилась.

– И как ты в ту эпоху легендарного «Сирано» себя ощущала?

– Хорошо, Света. Мы занимались мастерством, речью, танцами, учились. Нас было 18 человек, и мы все очень искренне дружили. Мы целыми днями были в театре. Мне все было интересно. Я наконец-то попала туда, где мне было все понятно.

В 1995 году пришел Рахамим Юсуфович Юсуфов, и мы делали с ним сказку Бартенева «Влюбленный заяц». Я играла главную роль Белочки. Это была моя первая роль в профессиональном театре. И мне было очень сложно, не хватало образования, я тогда только училась. Моим наставником стал Виктор Юрьевич Чукин, заслуженный артист России. Он много со мной говорил, много объяснял. Потом мы стали играть в одних спектаклях, и он мне сильно помогал.

«Ну, какая из меня Джульетта?»

– Лариса, тебе с самого начала давали возрастные роли. Не огорчало, что не было историй любви, не перепадали роли принцесс, романтических героинь?

– Нет, потому что я реально себя оцениваю. Я в зеркало смотрю и понимаю, ну, какая из меня Джульетта?! Но мой мастер в институте, когда вручал мне диплом, сказал: «Твоей проблемой, Лариска, в актерской профессии будет несоответствие внешнего внутреннему! И тебе будет непросто». И это правда. Вот в недавней премьере «За двумя зайцами» мне очень сложно далась роль Секлеты, тетки Прони Прокоповны. Когда Анна Фекета делала распределение, то на эту роль хотела именно меня. Но я не такая, как Секлета, и мне было очень и очень сложно.

– А какая роль тебе сразу на душу легла?

– Целая страница моей жизни – это Александр Николаевич Горбань. В шести из его семи спектаклей на нашей сцене я играла. Когда ставили «Женитьбу», я была в декрете, Ваню родила. А позже получила подарок судьбы – роль Нинель Карнауховой в спектакле «Даешь Сингапур!». Скорее, я там должна была играть роль алкашки, а Горбань спросил меня: «А ты сама-то какая, Лариска? Там же много женщин, ты кто из них?» Я говорю: «Карнаухова!». И это был подарок от Горбаня. Эту роль я посвятила своей маме, на этот спектакль всегда надевала мамино обручальное кольцо и шиньон, который был у нее.

– Из несыгранных какая тебе роль близка?

– Мне сейчас интересен образ «Странной миссис Севидж». Нравится роль Тамары из «Пяти вечеров», но я в нем в молодости все же играла – сыграла Зою.

– Была ли у тебя странная роль, когда ты не поняла, как так случилось вообще?

– Это, наверное, «Семейный портрет с посторонним». Режиссер Сергей Усков после работы с нами на детском спектакле поставил условие, что будет ставить комедию, если бабку в ней сыграю я. Хотя тогда у нас было полно актрис намного старше меня. А мне было 46 лет. И моего сына должен был играть Сергей Радьков, а мы с ним ровесники, разница в возрасте у нас всего четыре месяца! Меня это очень удивило, но потом эта роль стала одной из моих любимейших и памятной для многих зрителей.

Очень интересно мне было работать над ролью Валентины в «Звезды на утреннем небе». Все привыкли меня видеть пляшущей, улыбающейся, делающей что-то смешное на сцене, а это совсем другая роль. Это драма.

И вот моя дочь не любит комедии, она любит драмы и очень полюбила этот спектакль.

Я один раз в жизни наказала свою дочь серьезно, ударила ее. А у меня вообще не получается ударить человека, даже в институте драки не сдавала. И когда режиссер Касимов попросил меня замахнуться на девочек-проституток, это получилось очень нелепо. И я попросила: «Можно я возьму ящик и ящиком на них замахнусь?». И когда моя дочка посмотрела спектакль, сказала: «Мама, в том месте, где ты гоняешь этих проституток ящиком, я вспомнила, как ты меня единственный раз ударила. Такая же степень ярости там была».

– Знаю, что ты очень мощная драматическая актриса, и мне кажется, режиссеры тебя недооценивают в этом плане…

– Я рада, что у меня был Горбань. Он давал мне вот эту грань, где смешно и одновременно плакать хочется. На таком острие ножа я и люблю играть. Чтобы за улыбкой, нелепостью какой-то чувствовалась такая глубина и человеческая драма!

«Жду своей востребованности»

– А как ты относишься к экспериментам в театре, когда переиначивают классику?

– Я к этому сложно отношусь. Не все понимаю, поэтому возвращаюсь на этот спектакль, чтобы понять. Когда у нас начались такие эксперименты, как «WASSA», «Строптивая», «Lear», я пожимала плечами, но потом вновь приходила на спектакли и уже влюблялась в них. Прошло время, и уже такой парадокс случился: я тут по телевизору увидела спектакль, поставленный в классической форме, и мне стало скучно! Я сама себе удивилась! Хотя хорошо поставленный спектакль по хорошей классической драматургии, как «Стеклянный зверинец», например, я смотрела с огромным удовольствием. И мне было интересно!

– Нужна ли цензура в театре?

– Все должно быть этично на сцене. Не надо голую задницу показывать.

Когда все грубо, мне не нравится. Но если грубые выражения в спектакле оправданны на 100 процентов, тогда это нормально. Как в спектакле «Ladie’s Night».

Должна быть не то, что бы цензура, а художественный совет, как было, когда я только-только пришла в театр. В него входили режиссер, артисты заслуженные, народные, старшее поколение. И когда они смотрели спектакль, говорили какие-то пожелания, что вот так, так и так должно быть.

– Скажи, а ты к себе критична?

– Очень критична, очень.

– В семье есть еще критики, кроме тебя?

– Мой муж вообще не ходит на спектакли. Он раньше ходил когда-то. Потом вновь появился в театре, когда я сыграла в «Морфии». Он у меня очень земной человек, и высокое ему чуждо. Понимаешь, он работает, зарабатывает деньги и делает все, чтобы семья жила в сытости и достатке. Поэтому он воспринимает мою работу, как мое хобби, как странность своей жены.

А детям когда кто-то говорит: «Это что, на сцене была твоя мама?», они этим очень гордятся.

– А насколько для тебя важно признание?

– Очень важно! Артисты – люди тщеславные, то есть «желающие иметь славу». И соврут те артисты, которые скажут, что им это не важно, что им пофиг! Не пофиг! Я момент поклона очень люблю. Это всем артистам нравится – аплодисменты, выкрики и возгласы, это очень приятно.

Когда пришла в театр, тогда были популярны юбилейные бенефисы артистов, и я очень надеялась, что у меня когда-нибудь будет такой бенефис, мое сольное выступление. К сожалению, эта традиция у нас утратилась.

Я жду своей востребованности в театре. Чтобы выходить на сцену, чтобы у меня это получалось, чтобы зрителям нравилось. Чтобы были у меня хорошие партнеры на сцене. Чтобы зрителей был полный зал, чтобы они приходили в театр, знали нас, любили. И меня радует, что последние шесть-семь лет люди стали ходить в театр, узнавать нас.

Теги: актриса, самоизоляция, театр

Газета Курган и Курганцы Новости Кургана не пропустите важные новости